В «Русские Сезоны» Сергей Лифарь попал благодаря Брониславе Нижинской: он был одним из её учеников в Киеве. Получив у Дягилева должность балетмейстера, Бронислава взяла с собой пятерых воспитанников, и Сергей попал в группу в последний момент . На новом месте танцовщик не блистал – сказывались отсутствие опыта и нехватка образования.
Режиссер труппы Сергей Григорьев писал:
Вскоре приехали и несколько вновь ангажированных танцовщиков, которым предстояло пополнить труппу. Прежде всего пятеро молодых людей, бывших учеников Брониславы Нижинской, вызванных ею из России по предложению Дягилева. Подвергнув эту пятерку испытанию, мы пришли в уныние, оттого что все они оказались крайне слабыми. Лучшим из компании был Лапицкий, худшим – юноша по имени Сергей Лифарь. Когда Дягилев впервые их увидел, он сделал гримасу и заметил, что, похоже, не стоило беспокоиться и тратиться на дорогу, чтоб их везти.
В какой-то момент импресарио надоели хореографические эксперименты Нижинской, которые все равно оставались в русле петербургской школы танца. Дягилев снова обратил внимание на молодых танцовщиков труппы, из которых он мог бы воспитать себе нового хореографа. Их на тот момент было трое: англичанин Антон Долин, украинец Сергей Лифарь и грузин Георгий Баланчивадзе. Но все были не готовы: Долин вовсе, со своим английским воспитанием, не подходил на роль «русского» хореографа, Лифарь был слишком неопытен, Баланчивадзе – просто неопытен. Пока они «росли» в труппе, Дягилев не отказывался ни от помощи Мясина, ни Нижинской, которые, несмотря на старые обиды, ненадолго возвращались в труппу.
Для «Сезонов» настал странный период: балетмейстеров много, а результатов, увы, мало, в сравнении с лучшими годами работы антрепризы. Тем не менее, несмотря на внутреннюю нестабильность, труппу ждали и хорошо принимали в европейских столицах, гастрольный график был заполнен. Скандальная слава сменилась спокойным признанием качества.
Но Дягилев беспокоился. Для него поверенный хореограф – одна из основ антрепризы. Человек, которому он может доверить свои замыслы, который профессионален и талантлив, в состоянии создавать новое, но и послушен. Свою последнюю статью для «Русской газеты» в Париже импресарио как раз посвятил значимости хореографа в его антрепризе, а его в «Сезонах» как раз не хватало. Однако, Лифарь вскоре стал очередным фаворитом Дягилева, из которого тот по привычке решил вырастить балетмейстера.
Однако танцевать у Лифаря получалось лучше, что он зачастую и делал в постановках своего более талантливого и смелого коллеги, Джорджа Баланчина. С какого-то момента Лифаря стали позиционировать, как нового Нижинского, он тренировался у Чеккети, танцевал во всех постановках, набирался опыта. В 1929 году Дягилев даже привез на одно из выступлений «Сезонов» самого Вацлава, уже тяжело больного психически, чтобы продемонстрировать таланты своего протеже.
Но ко времени, когда Лифарь, выступая, набрался необходимого опыта, Дягилев разочаровался в нем, как в человеке. Григорьев, вспоминал, что первую полноценную постановку Лифарю доверили почти от безысходности: Нижинская и Мясин навсегда покинули труппу, Баланчин был занят в двух проектах, а для нового сезона в Париже требовались новинки. Лифарю поручили сделать редакцию уже подзабытого балета Нижинской «Лиса», а в качестве помощника приставили художника Михаила Ларионова.
Для «Лисы» Лифарь придумал на каждую роль выделить по два исполнителя – танцовщика и акробата. В масках и костюмах замену никто не мог различить, а задумка освежала постановку. Но Дягилев приписывал интересные находки Ларионову больше, чем Лифарю, а публика приняла балет прохладно, хоть он и затронул «эстетствующих снобов», как вспоминал Григорьев.
Смерть Дягилева летом 1929 года оборвала жизнь труппы. Лифарь, так и не проявивший себя в качестве балетмейстера, оказался хорошим менеджером. После распада «Русских сезонов» Лифаря приняли в труппу Парижской оперы, где он быстро занял пост руководителя. Там же он создал все свои значимые постановки, но в «Русских сезонов» оставить след в качестве хореографа ему едва удалось.