Аллу Вячеславовну Лагоду по праву можно назвать звездным педагогом. Ее воспитанники — одни из самых ярких артистов своего времени, известные во всем мире. В прошлом солистка Национальной оперы Украины и Грузинского театра оперы и балета им. Палиашвили, Алла Лагода работала с Алексеем Ратманским, Ириной Дворовенко, Алиной Кожокару, Леонидом Сарафановым, Яной Саленко, Катериной Ханюковой, Олесей Шайтановой и до сих пор продолжает воспитывать молодые таланты. В интервью для Balletristic Алла Вячеславовна рассказала о своей любви к классическому наследию, о том, что нужно танцовщику, чтобы стать звездой, зачем состоявшемуся артисту педагог, и что происходит с балетом в Украине.

Время и жизнь подтверждают столетиями: сидит Мариус Иванович Петипа на сверкающей вершине и смотрит вниз. Никто к нему даже близко не подошел. Пусть и много талантливых балетмейстеров, интересных работ, но слабо им до него дотянуться.

Классическое наследие с трудом дается балеринам по сей день. В классике сразу видно, какого уровня танцовщица. Сразу. В «Спящей красавице» нет фуэте, поддержек — просто стань в арабеск и фаи (фр. pas failli – разновидность прыжка с двух ног на одну) сделай. А не зафиксировала арабеск – и фаи мимо, и плечо уже не там.

Мы же до сих пор читаем Гомера и Рафаэля не перерисовываем. Так с чего бы и классическим балетам утратить свою ценность? Тем более, без классического фундамента у танцовщика будут проблемы и с современными постановками.

Чтобы стать прима-балериной – настоящей, которую сразу видно – должно сойтись много факторов. Но самое главное – мозги и индивидуальность. Конечно, чем больше данных, чем правильнее пропорции, тем лучше. Но талант перекроет недостатки, которые есть у всех. У Улановой, например, было висящее, словно авоська, колено. Но она была Улановой, и никто ее в прессе специально не раскручивал, как сейчас некоторых.

Звезд в балете потому и мало – большая редкость, чтобы у танцовщика были одновременно и данные, и харизма. Можно, конечно, в афише написать «звезды», и билеты продать подороже. Но это еще ничего не значит.

Мировое балетное сообщество очень тесное. Мы все знаем друг друга: кто, где, когда и как станцевал. Так что все эти ордена, медали, звания, которые любят у нас раздавать – сплошная девальвация профессии.

Мозги можно развивать. Хотя если человек – дурак, он уже умным не будет. Как и хорошим танцовщиком.

С индивидуальностью рождаются. Хотя, если танцовщик умен, послушен, в совершенстве владеет техникой и не зажат ее трудностями, можно хорошо ее имитировать. Но индивидуальность проявляется в чем? Это порыв, жест, и если за ним – обрыв, то сразу видны швы.

Надо выйти на сцену и сразу за сердце публику взять. Я видела, как Борис Брегвадзе (советский танцовщик, солист Кировского, ныне Мариинского, театра – прим. ред.) танцевал в «Дон Кихоте». Уже староват, кривоногий, чуть лысоватый. Но он появлялся – и все! Больше на сцене никого не существовало до самого конца спектакля. Забыть нельзя! Или Вахтанг Чабукиани (советский танцовщик, балетмейстер Грузинского театра оперы и балета – прим. ред.), когда уже в возрасте выходил в «Отелло» или «Лауренсии». Там танца как такового нет, что он особенного делал, я не знаю. Но глаз не оторвать!

Вообще, сейчас как говорят. Если хороший танцовщик: «Ой, какой хороший мальчик или девочка». Если он плохо что-то исполняет: «Ой, с кем он работает? Что из него сделали?» Но это нормально.

Между учеником и репетитором должен был контакт, мне ученик должен абсолютно доверять. Я никогда не давлю, не требую, чтобы было только по-моему. Я высказываю свое мнение, но даю волю, отпускаю на длинный поводок – попробуй, как ты хочешь. Не получается? Значит, делай, как я говорю. Человеку надо давать свободу.

Я ВЕРЮ в своих учеников, нужно всегда верить. Они же все разные. Кого-то надо клевать, кого-то хвалить, некоторых сдерживать.

У меня очень близкие отношения со своими учениками. Ведь в работе я должна учитывать все их личные проблемы. Даже сейчас, когда почти все они уже сделали карьеру и работают по миру, мы постоянно общаемся. Они обращаются за помощью, зовут к себе на спектакли, в гости. Когда у меня был творческий вечер (юбилейный гала-концерт Аллы Лагоды в Национальной опере Украины, в мае 2017 г. – прим. ред.), я никого не приглашала, они сами все приехали.

Мне лично очень повезло в жизни, потому что после Второй мировой все педагоги из Ленинграда приехали в Киев. Ведь в Украине всегда было хоть какое-то пропитание. И они после блокады на некоторое время приехали и с нами занимались. И как-то нас выстроили. А потом я уехала в Тбилиси к Чабукиани, он тоже меня многому научил. Он был старой закалки.

Думаю, что видение педагога дается от природы. Плюс опыт со временем. Я еще, когда училась, помогала своим сверстницам. Подсказывала, как сделать то или иное движение. Потом сверстницы обращались ко мне за советом, даже когда сами стали педагогами.

Я хорошо знала Майю Михайловну Плисецкую, и даже она до последнего работала с педагогом. Танцовщику всегда нужен взгляд со стороны, чтобы закрепить положение, поработать над выразительностью. Ведь, если постоянно подглядывать в зеркало, вы теряете позу и выпадаете из образа.

Раньше у танцовщиков во главе угла была именно индивидуальность — не спортсмен, а артист. Потом на Западе очень усовершенствовали технику: сделали высокое пассе (фр. passé — перевод рабочей ноги из одного открытого положения в другое), шене (фр. chaînés – цепь вращений) на пальцах, которое мы раньше на полупальцах вращали. И теперь говорят своим ученикам: «Не смотрите на русских». А на кого смотреть?

Я, конечно, смотрю записи, вижу, как балет развивается. Особенно мужской танец. Знаю, кто в Нью-Йорке как станцевал, что сделал и какое новшество привнес. Но в Петербурге до сих пор самые чистые классические тексты. И не столько данные, сколько школа.

Характерный танец – это достижение русского балета. Как в опере «Иван Сусанин» танцевали краковяк – забыть нельзя. Это надо не менять, а изучать, изучать, изучать. Это школа, опять-таки. В этом же есть смысл. На Западе нарсцен совсем плох. Я в Японии работала, они с характерным танцем совсем на «вы». Им даже как-то смешно. Они его не понимают.

Я в оперном театре уже 62 года и впервые вижу, чтобы никто не хотел идти сюда работать. Надо задуматься руководству, почему так происходит. Это же известный театр, витрина государства. Директора других трупп расхватали киевских выпускников, а наши даже не шевельнулись. Меня это очень огорчает. Потому что такие, как я, отдали театру жизнь и бесконечную любовь. Причем, бескорыстно.

Если не любишь, здесь нельзя работать и жить. Если любишь, можно отдать тут все.

В молодости у меня была травма, думала, что уже не буду танцевать, и даже поступила в университет. Очень успешно изучала английский, но в итоге довольно быстро выздоровела и решила возвращаться на сцену. А педагог мне говорит: «Зачем вам этот балет? Вы будете гораздо больше зарабатывать переводчиком». А я ему: «Вы меня никогда не поймете. Это любовь. И деньги тут не причем».

Чтобы стать педагогом, обязательно получить хорошее образование и постоянно расширять кругозор. Искусство, музыка, опера, история. Не так, как у нас делается: поехали, станцевали где-то в Херсоне и получили корочку.

Сама я училась в ГИТИСе, на дневном отделении. После пар – книги в мешок и на спектакль, в 21:50 на СВ домой, а утром опять к любимым педагогам. После лекций – список литературы, и в следующий раз – на семинар. То есть, мы действительно учились. А весь этот наш институт культуры (КНУКиИ – прим. ред.) – такая пошлятина!

Надо учиться у хороших танцовщиков: не просто смотреть, а видеть, что они делают.

Я учусь каждый день. Сейчас, например, репетирую с мужчиной – все мои танцовщицы разъехались по зарубежным труппам. Я слушаю замечания, потому что я никогда не поднимала и не держала женщину, никогда не была партнером. Но я очень хорошо знаю грамотный текст и технические приемы. Ученику надо уметь их рассказать и объяснить, как это сделать.

У меня 23 лауреата высшей пробы, с медалями. Я еще не ошибалась.

В профессии педагога меня увлекает все. Когда ученики выходят на сцену и делают то, что я хочу, и публика их принимает, и о них хорошо пишут, они получают море приглашений, востребованы везде – для меня это манна небесная.

Кордебалет тоже хочет успеха. Бывает, например, они так хорошо танцуют теней в «Баядерке», что публика их не отпускает. Танцовщики этому очень радуются, они хотят выходить на сцену и продолжать заниматься. Они знают, что если выполнят мои задачи, будет только лучше.

Я работаю с классическим наследием. Это моя любовь, единственная на всю жизнь. Я другой жизни просто не знаю.

Я совсем не способна поставить балет. Барышникову однажды задали вопрос: «Почему вы, такой великий человек, не ставите спектакли?» И он ответил: «Потому что все остальные делают это гораздо лучше меня!»

Грамотная хореография – это когда движения поставлены так, что обученному танцовщику удобно их исполнять, когда нет шероховатостей, и ничто не доставляет глазу зрителя дискомфорт. Хореография, прежде всего, должна волновать на эмоциональном уровне.

Почему в Украине больше нет сильной классической школы? Ее не сохраняли, вот она и не сохранилась. Это тот случай, когда в доме не обязательно убирать, главное – не сорить.

Если ко мне в руки попадает танцовщик, который раньше занимался с другим педагогом, я стараюсь не переучивать. Все-таки есть какая-то профессиональная этика. Но лучше взять сырой материал: 15-16 летних ребят, еще не тронутых чужими замечаниями. Я их иногда специально поджидаю в театре.

Хорошо, когда у выпускников есть основа, фундамент для работы. Но сейчас у нас повсеместный непрофессионализм. Училище почти сравнялось с самодеятельностью, поставляет негодные кадры. А в театре всем просто все равно. Талантливых никто не держит.

Музыкальность – обязательное условие для танцовщика. В училище теперь музыку даже не преподают, а я в 8 классе Экспромт Шуберта исполняла по телевидению. Нас этому учили. Было просто смешно, если ученик не мог в ритм попасть. Ведь тогда даже мышца правильно не работает, а она всегда должна двигаться в жестком ритме. Не попал в ритм, значит, где-то отстал. Вот и получается киевский балет.

Я люблю современную хореографию. Но сейчас в основном все валяются на полу, в темноте, в купальниках, и все время не ногами, а руками двигают. Ну какой это танец? Это телодвижения.

Я с детьми не занимаюсь, это очень тяжелый физический труд.

С мальчиками у меня столько историй конкурсах было! Приедем, попадется какая-то девчонка хорошенькая, и все, конкурс закончился. Где его ловить? Я с одним приехала, и он взял гран-при. Вызывают на сцену награду давать, а его нет. Но на конкурсах много педагогов знакомых из разных стран, и один подходит ко мне и говорит: «Не волнуйся. Твой с моей под лестницей». Ну спасибо, хоть гран-при взял! Девчонка никогда не сбежит. Погуляет немного, но не сбежит. А эти…

Из булыжника можно сделать хороший кирпич, а из алмаза – бриллиант. Кирпичи очень нужны, но сделать из них бриллианты нельзя!

 

Фото: Вадим Худолий