Американский композитор и пианист Ричард Камерон-Вульф исследует взаимосвязи между танцем и музыкой, продвигает современную классическую музыку, пишет микро-оперы, выступает и преподает. Камерон-Вульф — в прошлом музыкант известных балетных компаний и танцевальных театров вроде Joffrey Ballet and Jose Limon Company. И в первой части большого интервью для Balletristic он рассказал об особенностях работы с танцовщиками, о том, почему публике сложно воспринимать современные произведения, как художникам взаимодействовать с аудиторией, и с чего начинать знакомство с классикой.

Как танец взаимодействует с музыкой?

Музыка и движение, нередко представленные вместе с поэзией и пением, связаны друг с другом еще со времен зарождения цивилизации. Взять, к примеру, средневековых трубадуров и труверов, которые были одновременно певцами, поэтами, танцовщиками и шутами. Или ренессансные социальные танцы, такие как павана и гальярда: они исполнялись в народе и при дворе в сопровождении музыкальных ансамблей и в итоге стали основой балета.

С ранних лет мне нравилось аккомпанировать танцовщикам на фортепиано, так как я интуитивно понимал, что эти два вида искусства неразрывно связаны. В классическом балете эта взаимосвязь движений с каждым музыкальным импульсом или фразой всегда была особенно заметна.

К сожалению, танцовщики балета чаще сосредотачиваются на технике и своем отражении в зеркале, чем на глубоком ощущении музыки. С ними аккомпаниатор нередко чувствует себя второстепенной фигурой, в то время как в современном танце артисты ярко реагируют на малейшие звуковые импульсы, которые заставляют их двигаться. В США современные танцовщики нередко изучают анатомию и биомеханику, поэтому они лучше знают свое тело и им не нужно полагаться на зеркало. Также преподаватели современных танцевальных техник не требуют от своих учеников выглядеть и исполнять движения одинаково. Поэтому, чтобы глубже вовлекаться в процесс, балетным танцовщикам следует чаще прислушиваться к себе, выяснять, как работает тело, и что приводит его в движение.

Вместе балет и современный танец могли бы добиться интересных результатов, как в технике, так и в эстетике. В качестве примера можно посмотреть хореографию Игала Перри и Элиота Фелда 80-х годов: их балетам присуща впечатляющая свобода современного танца.

Почему люди до сих пор слушают и смотрят классику?

В школах, где изучается классическая музыка, молодежи прививают мысль о том, как важно знать все исторические шедевры. Но с давних времен и до конца 19 века люди слушали исключительно музыку своего времени – новую музыку. Как только создавался новый танец, все хотели его выучить, или хотя бы увидеть. Словом, люди жили настоящим и всегда стремились к новизне.

Все изменилось в 19 веке, когда университеты начали рассматривать музыку как академическую дисциплину. Люди стали изучать ее историю, анализировать и выстраивать теоретические  шаблоны. Академики сосредоточились на прошлом, в то время как современная музыка конца 19 столетия совершала сложный переход от романтизма, через пост-романтизм, на встречу импрессионизму и экспрессионизму. Эта «новая музыка» не вписывалась ни в один академический шаблон и еще не была историей, а значит, не интересовала ученых.

Следом свою роль сыграло радио. Когда в начале 20 века музыка появилась в каждом доме, радиостанции, заинтересованные в классических программах, решили ставить только признанные шедевры. Они боялись рисковать, транслируя авангардную модернистскую музыку своего времени, так как хотели завоевать аудиторию.

В конце концов, изобрели фонограф. Компании записывали только классические шедевры, рекомендованные музыковедами – вроде Симфонии № 5 Бетховена или оперных арий Верди. Впервые в истории, вместо того, чтобы вовлекать людей в музыку актуального времени, их призывали соглашаться с выбором музыковедов. И пусть на счет великих композиторов они нередко были правы, классическая музыка превратилась в исторический музей. Вопрос в том, хотите ли вы провести свою жизнь в музее? Или все-таки лучше ступить на неизведанные просторы современности?

Похожая ситуация произошла с балетом, как только он появился в американских университетах – и то, не как самостоятельная дисциплина, а как часть школьной оперной программы. Университеты, которые ставили исторические оперы, нуждались в профессиональных балетных артистах. Что говорить о современном танце, который в 30-40-х годах пришел в американские университеты через физкультуру – как один из видов гимнастики. Никто даже не удосужился признать его искусством.

С чего начать знакомство с современной классической музыкой (или современным саунд-артом)?

Может показаться странным, но сегодня лучше всего знакомиться с классической музыкой на примере произведений начала 20 столетия. К примеру, импрессионизм в музыке часто ассоциируется с живописью, а экспрессионизм – с литературой и психологией. Эти дополнительные элементы помогают понять, что вы слышите, и вдохновляют двигаться в сторону более сложных произведений. Словом, непривычный звуковой ряд гораздо легче усвоить благодаря ассоциациям с изображениями, историями или идеями: например, «Море» Дебюсси или «Дон Кихот» Штрауса.

Сегодня аудитории нужна зацепка, которая позволит ей освоиться на незнакомой территории. Авангардисты 20-х годов, сменившие импрессионистов, нарочно завели музыку дальше, чем консервативная публика могла выдержать. И стоило музыкальным стилям начать развиваться слишком быстро, как маятник качнулся назад – в противовес авангарду появился неоклассицизм.

С конца 50-х возникают новые авангардные течения с электронной музыкой: «случайные» сочинения Джона Кейджа, сверхсложный Штокхаузен и легко усваиваемый минимализм Стива Райха и Филипа Гласса. Звукозаписывающие компании начинают продвигать приятный и безопасный минимализм, не понимая его простейшего принципа – постепенно развивающейся музыкальной темы. Большинству минимализм казался просто приятными долгими напевками, поэтому направление быстро стало коммерчески успешным (в том числе, оно полюбилось молодым хореографам, которые зачастую также совершенно ничего не знали о творческих процессах течения). Другим композиторам, которые хотели быть услышанными, пришлось вернуться к неоклассицизму или еще дальше (или все-таки ближе?) – к неоромантизму.

Конечно, восприятие во многом зависит от образования. Когда я играю для детей 5-6 лет, неважно, авангард или Моцарта, им все нравится, они двигаются под музыку и принимают ее. Все услышанное для них в новинку. Они не знают и, тем более, не требуют «НАСТОЯЩЕЙ» классической музыки. Они свободны от предрассудков.

Не уверен, можно ли продвинуться от Дебюсси к современной музыке постепенно, шаг за шагом. Между ними – большая пропасть потому что, что аудитория классического мейнстрима долгое время признавала только неоклассицизм и неоромантизм – течения, возродившиеся вместо новых направлений почти необоснованно. Поэтому я не также могу сказать, будет ли однажды балетный зритель существенно пересекаться с аудиторией современного танца. Разумнее всего было бы привлечь новых зрителей, вместо того, чтобы пытаться перевоспитать публику «исторических музеев».

Как привлечь внимание аудитории к современному танцу и музыке?

Когда мы говорим о процессе творчества, мы подразумеваем композитора и хореографа (которые придумывают рецепт),  музыкантов и танцовщиков (которые по нему готовят), и публику (которой подается блюдо). Поэтому, полагаю, Иржи Килиан ставил современную хореографию, не отказываясь от классической музыки, которую ожидали услышать зрители – он давал людям ту самую зацепку, которая убедила бы их принять увиденное. С другой стороны, Бежар пользовался противоположным методом – например, когда работал с вокальным произведением “Stimmung” Карлхайнца Штокхаузена. В центре сцены было нечто вроде костра, вокруг него сидели 6 певцов и в течение 72 минут пели имена бога из всех религий на всех языках, а танцовщики все это время свободно двигались по сцене, не покидая ее. Балетная публика возненавидела произведение. Но, в то же время, Бежар привлек много новых людей вне театра, спровоцировав музыкально-хореографичекий диалог на тему «что такое балет?».

Сейчас у современной музыки аудитория больше, чем у танца, потому что многие хореографы до сих пор не осознают, что публика завершает весь процесс их творчества. Люди должны чувствовать себя участниками происходящего, а не его случайными свидетелями. И чтобы установить эту связь, важно прочнее соединить танец с музыкой: танцовщики должны понимать анатомию и кинезиологию музыки, откликаться на её нюансы и взаимодействовать с ними через движение. Потому что, если хореографы и артисты не улавливают музыкальную активность, аудитория также её не почувствует. А если танец и музыка будут существовать на сцене по отдельности, публике останется только дрейфовать где-то посередине.

Людей всегда привлекает так называемая красота. Но какое место отведено красоте в искусстве? Что в нем наиболее важно? Как по мне — правда: прежде всего, художник должен показывать правду, и если красота следует из нее – отлично! Но, если нет, правда все равно должна быть услышана. Балет давно пользуется устоявшимся словарем, но что если пополнить его новыми словами и способами двигаться? Я считаю, что классический балет вполне может развиваться, как современная форма искусства.